На вопрос «зачем читать» ответить очень просто, — причем это даже не о смысле, не о целях, задачах и тому подобных хороших вещах: это о предсмысловом, об условиях и возможностях смысла, о его насыщенной, постоянно насыщаемой почве.

Книги — форточки, открываемые в духоте индивидуального существования

Причем действуют они в этом качестве всем сразу — и ощупью, и запахом, и цветом, и шрифтом (да! есть такая вещь, как «глупый» и «умный» шрифт, и это — один из серьезных критериев выбора книги для чтения). Да уже одной только фонетикой своих названий, их, если угодно, чувственным обликом, — именами авторов (даже тех, о которых ничего не знаешь), вкусом и объемом составляющих их гласных и согласных. Любое название, даже помимо самой книги взятое — формула внутреннего направления, ключ к этому направлению (и, взволновавшись им, можно всласть домысливать, о чем в книге может быть сказано — и тем самым добавлять ей разомкнутости, бесконечности).

Не раз случалось, что названия книг — одни только названия, прежде прочтения — становились ключами к целым областям жизни, организующими принципами целых типов взаимодействия с ней, внутренними формулами, и сохраняли этот статус и после прочтения, до того были хороши и самоценны. Так было с книгой Василия Голованова «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» (ну невозможно мне было не влюбиться в это название, бьющее в несколько ключевых точек моей персональной мифологии и идеологии сразу); еще раньше — с книгой Александра Эткинда «Эрос невозможного» (за одно «невозможное», вынесенное на обложку, уже можно было влюбиться — что и случилось). Или, например, в 1997 году, в незабвенном книжном салоне «19 октября», мне встретилась тоненькая синяя (любимый цвет, это важно) книжечка неведомого мне тогда и очень любимого с тех пор Бахыта Кенжеева: «Сочинитель звезд». За одним этим названием можно было пойти далеко.

И пошла.

(Раз уж мы заговорили о названиях, надо сказать, что меня априори притягивают — побуждают непременно хотя бы в них заглянуть — книги, на обложке которых стоят слова «История», «Философия"/ „Метафизика“ или „Антропология“. История чего бы то ни было, хоть полосатых тканей, хоть вилки, хоть курения или велосипеда — волнует уже потому, что повествует об изменчивости некоторого предмета во времени, о его не-сразу-данности, о его зависимости от множества условностей и случайностей, почему-то сошедшихся вместе именно так в этот период времени, а в следующий его период сложившихся уже по-другому. То же — философия и метафизика: надфизические, надобстоятельственные смыслы чего бы то ни было — сама возможность этого уже кружит голову.

Удивительно ли, что мое расположение — уже вполне профессиональное, желание в нем разобраться и написать о нем — немедленно завоевал интеллектуальный проект самарских философов во главе с Сергеем Лишаевым, носящий название „Метафизика простых вещей“?)

Да, чтение книг — это эрос. Одна из полноценных и властных областей его действия.

Для чего стоит больше читать? — Чтобы было больше жизни. Уже чисто количественно. По витальным, так сказать, соображениям.

Книга во всех своих подробностях, от цвета переплета до запаха и фактуры страниц — верное свидетельство того, что жизнь и мир не сводятся к твоим персональным обстоятельствам, — и может ли что-то быть более освобождающим, чем это чувство? — даже и не знаю.

Чтение — конечно же, работа свободы, и, конечно же, внутренней, по отношению к которой все остальные свободы глубоко вторичны.

Итак, с задачами более-менее ясно. Теперь — критерии выбора.

Критерий, на самом деле, прежде всего прочего один (остальные включаются позже, уже на втором шаге): „втягивает“ или нет. Проверяется очень просто: открываешь на любой странице — заглядываешь в текст и оцениваешь, как он на тебя действует. Причем прежде прочего, пожалуй, эмоционально: волнует ли, будоражит ли воображение. Вот, кстати, мое любимое словечко из области взаимоотношений с книгами: „будоражит“. Те книги хорошо действуют и глубоко врастают в жизнь, которые будоражат.

Конечно, есть и такой почтенный аргумент выбора книг, как степень их соответствия тем или иным твоим жизненным (профессиональным, экзистенциальным, эмоциональным...) задачам. Но вот ведь какое странное обстоятельство: когда книга вдруг почему-то будоражит, ты... изобретаешь себе задачу под нее.

Не было задачи до встречи с книгой — но взаимодействовать с ней так хочется, что ты себе эту задачу придумаешь и поставишь, и найдешь книге место в ней, и, глядь, окажется, что наскоро изобретенная задача — или хотя бы внутренняя тема — обернется одной из тем твоей жизни и долго еще (а то и всегда!) будет тебя сопровождать. У меня так было с книгой о коптских гностических кодексах, случайно — вы не поверите, но по двум смехотворным на внешний взгляд соображениям: из-за цвета обложки (густого синего, действующего на меня гипнотически) и, конечно же, названия-ключа — Fény és káosz, „Свет и хаос“ — купленной в Будапеште в сентябре 1985 года. Книга оказалась значительной: то было, насколько знаю, первое на венгерском языке исследование этого предмета, писанное крупным венгерским египтологом. Но дело — в данном случае — даже не в этом: с тех пор мне интересна история религиозных смыслов (нет, не профессионально, но как область внимания). До тех пор — а было мне тогда 20 лет — меня интересовали исключительно рациональные конструкции (одно из названий-ключей предыдущего периода моей интеллектуальной биографии: „Человек-машина“. Ламетри, а кто же еще). А Fény és káosz — с тех пор одна из моих внутренних формул мира. Кто бы сомневался после этого, что книги меняют жизнь?

Здесь и ответ на вопрос, „как эффективнее читать“: эффективнее читать то, в чтение чего оказываются вовлечены эмоциональные и чувственные компоненты. Оно в нас точно останется.

Фото: quattrostagioni

„Как хранить и использовать найденные в книге знания“, — спросил меня Армен. Я вообще думаю, что они сами в нас хранятся. Все (так или иначе, хоть сколько-нибудь прочитанные) книги влияют, все. С ними образуется родство и связь — совершенно независимо от того, „понравились“ они нам или нет, согласны мы со сказанным там или даже вовсе напротив того. И от того даже независимо, в какой мере мы их помним — можем и вовсе забыть, на годы, навсегда, а они в нас все равно есть. Ни одна не остается без следов и последствий, которые способны вдруг вынырнуть и пригодиться спустя хоть двадцать, хоть тридцать лет. (Это примерно так же, как — и в этом я тоже не сомневаюсь — все, кто хоть как-то на нас повлиял — в этом смысле наши родственники и связаны с нами.) Поэтому никогда нельзя знать заранее, для чего та или иная книга сможет быть использована: когда она почувствует, что может пригодиться — она вспоминается сама. Это умеет быть неожиданным.

Писание конспектов, конечно, отдельное удовольствие (не говоря уже о том, что это — разновидность пристального чтения); в юности я много это практиковала, а особенно важно бывало переписать от руки те фрагменты текстов, которые либо были недостаточно понятны, либо хотелось сделать их частью себя — напишешь своей рукой и сделаешь фактом собственного телесного самоощущения, собственной пластики. В той же юности один человек научил меня писать конспекты так: на правой стороне разворота пишешь выписки из чужого текста, на левой — свои комментарии к ним. Осталось на всю жизнь. В компьютерную эпоху очень помогает и набивание конспектируемого текста на клавиатуре: все равно ведь пропускаешь через собственную телесную пластику — и конспектирование легко переходит в формулирование собственных соображений. В общем, у чтения важна телесная компонента!

Еще к вопросу об эффективности: наиболее полное усвоение, вращивание, „интериоризация“ (слово подхватила у филолога Вадима Баевского в книге его воспоминаний, с тех пор очень с этим словом ношусь — из любви к латинизмам, организующих внутренний хаос) книги случается, если о ней написать. Писание о книге — это более интенсивная, более пристальная, более плодотворная форма чтения. Постоянно бывает так, что именно в процессе писания не то что выявляешь собственное понимание, но буквально создаешь его: оно возникает под твоей пишущей рукой на твоих собственных изумленных глазах.

Я совсем не уверена, что правильно и конструктивно читать много разных книг одновременно, но мне нравится делать именно так, причем именно по соображениям внутренней эстетики, внутренней динамики: жизнь таким образом чувствуется объемнее. Формально это выглядит так, что книги „по работе“ (скажем, для рецензии) — а я ухитрилась так устроиться, что чтение книг в больших количествах входит в мои рабочие обязанности, ха-ха-ха — читаются за письменным столом, в „читательском“ кресле, за едой, перед сном читается то, что в непосредственную рабочую программу не входит, но, в общем, так или иначе с ней соотносится, — а в транспорте, в очередях и т.п. обязательно, по определению и заданию, читается необязательное. То, что ни к каким персональным программам не относится и вызывает исключительно неизъяснимое душевное расположение. Это, опять же, для того, чтобы у жизни было дополнительное, нефункциональное измерение, область свободы и неожиданностей. Не говоря уж о том, что из этой области могут вырастать — и, как правило, постоянно вырастают — рабочие идеи и задачи.

В дальних дорогах — в поездах — сладко и насыщенно читаются длинные, толстые книги, о чем бы ни были: тут важно, чтобы дорога густо, равномерно наполнялась чтением.

Фото: Maegan Tintari

Под стук колес — и это, скорее всего, очень банально, но ничего не поделаешь — хорошо читается поэзия. Вообще, поэзия прекрасно спасает от внутреннего хаоса, помогает упорядочению внутреннего гула — за тем прежде всего и читается.

Об электронном и бумажном чтении: это — два самоценных и невзаимозаменимых удовольствия, каждое — со своими достоинствами.

Кстати, у электронного чтения ведь тоже есть чувственные компоненты: прикосновение к экрану ридера, когда листаешь страницы, создает очень личные отношения с книгой — она буквально реагирует на каждое твое движение. Не говоря уж о том, что на ридере можно установить милый твоему глазу шрифт. По моему субъективному чувству, книги с экрана читаются почему-то быстрее (сразу пришло в голову выражение, что это чтение — „умозрительнее“); с бумажного листа — медленнее и подробнее. Кроме того, незаменима возможность писать на полях бумажной книги остро-остро заточенным карандашом: не набивать буковки, а именно рукой выписывать, упираясь острием карандаша в бумагу. Между прочим, это помогает думать: одна из техник настройки на мысль.

„Источники хорошей литературы“ — был и такой вопрос: боже мой, она везде. Она бежит, как зверь на ловца, — только успевай расставлять сети.

В ее уловлении очень помогают социальные сети и умные друзья в них, которые что-нибудь где-нибудь увидят, упомянут да еще ссылку повесят, — а я по этой ссылке пройдусь и отправлюсь потом разыскивать заинтересовавшее — в магазине или в интернете. Наконец, можно (и нужно!) и просто так ходить по книжным магазинам, всласть смотреть на их полки, и щупать то, что на них стоит, повинуясь душевным движениям: непременно что-нибудь отыщется.

Прочитанные книги сохраняют, консервируют их, может быть, еще вернее дневников, потому что в дневнике записано ровно то, что захотелось/сочлось возможным записать, — а жизнь-то сохраняется вся в целом.

Будучи прочитаны, книги из обещания новых горизонтов превращаются в нечто совсем особенное, штучное и драгоценное: в наши собственные записные книжки, в слепки, и очень подробные, с тех периодов жизни, в которые они были прочитаны. Раз прочитавши, книгу уже невозможно взять в руки без того, чтобы обжечься об очередной кусок своего прошлого (а прошлое всегда обжигает, увы, потому что прошло, потому что его больше не будет).

Прочитанные книги сохраняют, консервируют их, может быть, еще вернее дневников, потому что в дневнике записано ровно то, что захотелось/сочлось возможным записать, — а жизнь-то сохраняется вся в целом. Вкупе с незамеченным и неисследимым.

И, наконец, книга — это то, что интересно домысливать, уже просто взяв в руки или даже едва увидев на полке, едва прочитав или услышав упоминание о ней. Это — полноценный этап взаимоотношений с книгой, по внутренней динамике не хуже, не меньше самого чтения: представляешь себе, что может быть внутри, что тебе хотелось бы там увидеть, что, в конце концов, ты сама на эту тему написала бы.

Книга — мощное средство для наращивания внутренних объемов.

В конце концов, говорю же: книга — только повод.

Архив номеров #Книги #Самосовершенствование